ЧАСТЬ 1. ПРЕДЫСТОРИЯ

"Ветер веселый и зол и рад;
Крутит подолы, прохожих косит,
Рвет, мнет и носит большой плакат:
"Вся власть Учредительному Собранию!"…"
(А. Блок, "Двенадцать")
"Переход государственной власти из рук одного в
руки другого класса есть первый, главный,
основной признак революции как в строго-научном,
так и в практически-политическом значении этого
понятия… Несомненно, самым главным вопросом
всякой революции является вопрос о государственной
власти. В руках какого класса власть, это решает
все."
(В. Ленин, организатор Октябрьской революции)

Позволю себе еще один пинок в адрес мифографов, усердно пишущих о гнусных большевиках, "на немецкие деньги свергших царя" и "разваливших Империю". для этого всего-то нужно показать, как все происходило на самом деле.
Уже при формировании списка Временного правительства, подсунутого на подпись царю, вовсю шла кулуарная возня. И из него выпали умеренные лидеры либералов, вроде Родзянко. Зато были включены такие радикальные оппозиционеры, как Милюков и Керенский. Можно даже вспомнить цитировавшееся ранее донесение Охранного отделения о двух группировках оппозиции – сторонниках "конституционной" передачи власти думскому большинству и дворцового переворота. На переворот-то у них оказалась кишка тонка, а вот подвернувшимся случаем воспользовались. И пока Родзянко носился по Питеру, то в Совет Министров, то успокаивая речами бунтовщиков, в основу списка легли фамилии как раз из второй группировки. Кстати, если разобраться, кто же посылал к царю с этим списком прогрессистов Шульгина и Гучкова, то их "полномочия" выглядят более чем сомнительными.

А потом последовал отказ Михаила Александровича от престола. Да ведь и предлагать можно по-разному. К Михаилу I Романову, многократно отказывавшемуся, сколько раз делегации посылали, умоляли, чтобы страну из смуты вывести. Наконец, при отказе одного претендента логически нужно было бы искать следующего по династической "очереди". Но Временное правительство предпочло искать контакты не с наследниками царя, а с самозванными Советами, заключив с ними соглашение о том, что вопрос о власти и будущем устройстве России решит Учредительное Собрание. Решит где-нибудь через полгода. Очевидно, рассчитывая, что за это время страсти улягутся, новые правители и без царя сумеют проявить себя с лучшей стороны, и в конце концов "стерпится – слюбится". Такой поворот армия восприняла с недоумением, но тоже спокойно. Во главе ее оставался Николай Николаевич. И приказом ? 4318 от 4(17).3.17 он призвал: "Повелеваю всем войсковым начальником от старших до младших внушать и разъяснять чинам армии и флота, что после объявления обоих актов (т.е. Николая II и Михаила Александровича) они должны спокойно ожидать изъявления воли русского народа, и святой долг их оставаться в повиновении законным начальникам, обороняя родину от грозного врага". Впрочем, грядущее народное волеизъявление в тот момент выглядело довольно определенным. Большинство в армии подразумевало, что царем и станет Николай Николаевич. Кто ж еще-то? Но его власть основывалась лишь на прерогативах Верховного Главнокомандующего. А сам этот пост был назначаемым. Его и сняли, как только правительство сочло, что его уже можно снять.
Этот "вторичный переворот" растянулся на целый месяц. А за месяц в растерянную, сбитую с толку армию хлынули агитаторы всех мастей, правительственные комиссары… И попутно, как-то незаметно, исподволь, была произведена подмена понятий. Вместо восстановления законности и правопорядка, на которое нацеливалась власть в момент отречения царя, внедрилось разделение на "революционное" – хорошее, и "контрреволюционное" – плохое. И сам царь, уступивший власть ради более эффективного управления страной, оказался вдруг в роли "преступника", которого "свергли".
А параллельно полным ходом шло разрушение государства. Уже не стихийное, снизу вверх, а целенаправленное, сверху вниз. В литературе можно встретить утверждения, что "отсталая" Россия оказалась не готова к парламентской демократии, внедрявшейся Временным правительством. Что ж, подобные теории выдают полную некомпетентность оперирующих ими авторов. Потому что западная (по формам) модель управления была создана только после Октябрьской революции (парламент – Советы, и подотчетное ему правительство – Совнарком). А Временное правительство было куда более авторитарным, чем царское, оно поспешило избавиться даже от Думы (из-за конкуренции с Родзянко и его сторонниками) и объединило в своем лице и законодательную, и исполнительную, и верховную власть. Однако на деле до такой неограниченной власти дорвались политики, совершенно некомпетентные в вопросах управления и умеющие лишь критиковать "реакционеров". И одним махом была сметена вся "вертикаль власти" от прежнего правительства до губернаторов, градоначальников и т.п. И на все уровни вместо царской опытной администрации полезли такие же оппозиционеры, как в столице, только еще более бестолковые. Были мгновенно уничтожены и "реакционные" правоохранительные органы – полиция и жандармерия (а они выполняли в России и массу других функций – сбора налогов, санитарного контроля и т.п.). Вся система гражданского управления оказалась снесена и парализована сразу же.
Поводом для нападок на "режим" всегда было "отсутствие свобод". Которые на самом-то деле существовали, а в период войны – куда большие, чем в западных странах [где во время войны свободы традиционно "зажимают" – А.А.]. Но либералы теперь считали своим долгом дать нечто еще большее. И снимались последние разумные ограничения на свободу слова, митингов, агитации, печати, партий и т. д. и т. п. Вот тут-то открылись благодатные возможности и для иностранных агентов, от немецких до английских, и для сепаратистов, и для западников, и для панисламистов. И просто для бандитов и хулиганов – амнистия Временного правительства выпустила на волю несколько тысяч политических (их больше и не было), и 100 тыс. уголовников.
Впрочем, новые правители отнюдь не были добренькими идеалистами. Выпустили блатных, террористов, осужденных шпионов – но тут же за решеткой оказались прежние министры (в тщетных попытках доказать "измену" их и царя). Шумели о свободе слова, но за резкое письмо в адрес правительства арестовали генерала Гурко, одного из тех, кто привел их к власти. И тех людей, кого царь якобы оправдал без оснований, – посадили Ренненкампфа, вернули в тюрьму Сухомлинова (но почему-то не Рубинштейна и не сахарозаводчиков).
Дошли "реформы" и до армии. В прежнем, "реакционном" виде она представляла опасность для новых властей. А ну как все же спохватится и учинит "контрреволюцию"? И первым шагом к ее разрушению стало само отношение властей к восставшим частям Питера и погромщикам Балтфлота, истреблявшим офицеров. Никто не был наказан. Напротив, правители попытались сделать их своей опорой, признали за ними "заслуги в деле революции" и пообещали не посылать на фронт. Создав тем самым опасный прецедент для последователей. И при полном попустительстве властей делегации из мятежных частей отправились по фронтам нести туда дух "революции" – Алексеев слал отчаянные телеграммы, требуя пресечь подобное явление, но правительство их игнорировало. Не могло и не хотело призвать буянов к порядку. Часть командиров ушла сама, не желая присягать такой власти. Среди других военный министр Гучков и его комиссары начали "чистку". Тех, кого сочли "реакционерами", снимали, заменяя кандидатурами, в той или иной мере склонными к либеральным или окололиберальным взглядам. Порой это были действительно талантливые полководцы – Корнилов, Деникин, Крымов, Ханжин и др. Но сами по себе интенсивные перестановки создали атмосферу свистопляски и паралича командования. И на все это катастрофическими ударами наложились Приказ ?1 Петроградского Совета, а затем и подтвердившая его правительственная "Декларация прав солдата", внедрявшие коллегиальное командование, выборность должностей, всевозможные комитеты, отменявшие дисциплину и чинопочитание…
Еще одна причина крушения армии – отсутствие внятной идеологии. Как писал историк А.А. Керсновский: "Целей войны народ не знал. Сами "господа", по-видимому, на этот счет не сговорились. Одни путано "писали в книжку" про какието проливы – надо полагать, немецкие. Другие говорили что-то про славян, которых надлежало то ли спасать, то ли усмирять. Надо было победить немца. Сам немец появился как-то вдруг, неожиданно. За десять лет до того откуда-то взялся японец, с которым тоже надо было воевать… Какая была связь между всеми этими туманными разговорами и необходимостью расставаться с жизнью в сыром, никто не мог себе уяснить. Одно было понятно всем – так приказал Царь. К царствующему Императору народ относился безразлично, но обаяние царского имени стояло высоко. Царь повелел воевать – и солдат воевал". А теперь царя больше нет. Зато есть агитатор, сидящий с тобой в одном окопе, под теми же пулями, что и ты, хлебает с тобой из одного котелка жидкую похлебку и доходчиво рассказывает о том, что войну затеяли помещики и буржуи, чтобы поплотнее набить карманы [а еще – если умный – добавляет "и Государя они, проклятые, свергли с престола!" – А.А.]. А еще есть правительственный комиссар, который приехал в часть и кричит на митинге о "войне до победного конца". Конца войне не видно, зато видно, что физиономия у комиссара лоснится от столичных  разносолов…
Удивительно ли, что когда в апреле немцы предприняли частное наступление на Юго-Западном фронте – ограниченными силами, желая отбить Червищенский плацдарм на р. Стоход, из оборонявших его 14 147 чел. в бою было убито и ранено 996, а 10 376 "пропали без вести"? То есть просто сдались или дезертировали. Вот вы, читатель, стали бы воевать на их месте?
Удивительно ли, что после летних операций в строю остались только казачьи части, национальные формирования [польские, чешские, грузинские, армянские… и ненавистные антикоммунистам латышские, кстати! – А.А.] да сформированные Корниловым из добровольцев ударные батальоны?
В общем, всем желающим поискать мерзавцев, разваливших Империю, могу только посоветовать начать не с профессиональных революционеров (к чему я еще вернусь ниже), а с профессиональных оппозиционеров. Не верите мне? Может, поверите генералу Деникину? Ведь он в своих мемуарах недвусмысленно пишет: "Когда повторяют на каждом шагу, что причиной развала послужили большевики, я протестую. Россию развалили другие, а большевики – лишь поганые черви, которые завелись в гнойниках ее организма." Но куда там! Современным антикоммунистам из 21-го века виднее…
Не могу не привести еще один малоизвестный факт, объясняющий, почему национальные формирования продолжали сражаться. После подписания Брестского мира большевики были обязаны вывести свои войска с "оккупированных территорий". Но армянам, бойцам Армянского корпуса, некуда было уходить, и они продолжали борьбу. Теперь уже за собственную свободу и жизнь своих близких. На территорию современной Армении (в то время формально никакой Армении еще не существовало) обрушилась турецкая многотысячная (около 60 тыс бойцов) армия под началом Шевки-паши. Ей противостояло примерно 15 тысяч армян, русских и грузин (в основном военнослужащих бывшей царской армии). Турки нанесли защитникам ряд тяжелых поражений, истребив их почти наполовину, захватили Эрзерум, Сарыкамыш, сильную крепость Карс, крепость Александрополь (позже Ленинакан), вступили на территорию Российской империи, еще не тронутую войной и учинили неслыханную резню мирного населения. Бойня была столь жестокая, что заставила возмутиться даже союзника турок – Германию. Но при попытке немцев вмешаться (дипломатическим путем, немецких войск в районе Кавказа не было), турецкое правительство послало их подальше, давая понять, что война заканчивается, а у Порты есть собственные интересы. В распаде России турки увидели возможность для создания вожделенного "Великого Турана". Германский резидент в Стамбуле фон Лоссов предупреждал свое правительство, что цель иттихадистов [правящей партии Турции – А.А.] – "окупация Закавказья и уничтожение армян. Все противоположные уверения Талаата и Энвера ничего не стоят".
И тогда обескровленный, расчлененный на три части Армянский корпус ринулся в контратаку. В тяжелейшей четырехдневной битве близ села Сардарапат армия Шевки-паши была разгромлена и в панике разбежалась. Бегущие аскеры вплавь переправлялись через реку Ахурян (близ Карса). Туркам пришлось заключить мир. Так возникла независимая Армения.
Но ладно, лирическое отступление закончено. Резюме вышесказанного простое: придя к власти, думские оппозиционеры, ставленники национальной буржуазии, не принесли ничего, кроме вреда. Они окончательно разрушили систему управления страной, не сделали ничего, чтобы вывести Россию из войны [даже перемирия не сумели (или не хотели?) заключить, которое можно было бы использовать для переформирования армии – А.А.], довели армию и флот до окончательной катастрофы, уничтожили единственную силу, на которую могли опереться – советы… в общем, в стране наступил полный маразм. И в этом маразме созрела ситуация для новой революции.
Теперь приступим к вопросу, что же это была революция, была ли она "пролетарской".
То, что штурмовали Зимний в Петрограде и Кремль в Москве рабочие и крестьяне в солдатских шинелях и матросских бушлатах,– факт. Как и рассчитывал Ленин, они явились ударной силой для свержения небольшевистского правительства. А потом и для разгона Учредительного собрания. В этом смысле революция была рабочей и крестьянской.
А кто пришел к власти? Рабочие? Или крестьяне?
Вот они расположились вокруг стола и смотрят на нас со старой фотографии: первый Совет Народных Комиссаров. Есть среди них дворяне: Луначарский да и сам Ленин; есть выходцы из буржуазии, из разночинной интеллигенции. Рабочих и крестьян нет, за исключением Шляпникова, давно уже ставшего профессиональным революционером. И всех большевистских наркомов объединяет, независимо от их происхождения или общественного положения, то, что они – руководящие члены ленинской организации профессиональных революционеров. К власти в государстве пришла эта организация.
Какой класс она представляет? Давайте рассуждать. Допустим даже, что организация профессиональных революционеров, независимо от ее собственного социального состава, вопреки историческому материализму является представительницей и даже авангардом класса, совершившего революцию. А революция – рабочая. Или рабочая и крестьянская?
Ясно, какие классы шли в бой революции. Не ясно, какой класс уселся в результате у власти.
Может, уважаемый читатель, я вам уже несколько поднадоел, но посмотрим, как все происшедшее соотносится с марксизмом.
Одно из важнейших положений марксизма – диктатура пролетариата. Маркс рассматривал идею диктатуры пролетариата как свою особую теоретическую заслугу.
Всю свою жизнь Маркс продолжал придавать этой идее первостепенное значение. В 1875 году в "Критике Готской программы" он записал известное положение: "Между капиталистическим и коммунистическим обществом лежит период революционного превращения первого во второе. Этому периоду соответствует и политический переходный период, и государство этого периода не может быть ничем иным, кроме как революционной диктатурой пролетариата".
Маркс и Энгельс считали, что Франция 1871 года уже явила миру образчик такой диктатуры. 20 лет спустя Энгельс написал во введении к работе Маркса "Гражданская война во Франции" столь часто цитируемые строки: "…Хотите ли знать, …как эта диктатура выглядит? Посмотрите на Парижскую Коммуну. Это была диктатура пролетариата".
Конечно, здесь классик в запале ошибается. Достаточно изучить хронику деятельности Парижской Коммуны, состав ее властных органов и проанализировать полный список ее декретов, чтобы понять, что ни о какой диктатуре пролетариата (пусть даже и с большими оговорками) речи не идет. Но не Парижская Коммуна является темой данной книги; существует специально изданный сборник, который так и называется, "Парижская Коммуна", там все это есть, открывший да прочтет. Ну а я, с вашего позволения, двинусь дальше.
Нет нужды напоминать, что в сочинениях Ленина говорится чуть ли не на каждой странице о пролетарской диктатуре. Недаром Сталин, формулируя определение ленинизма, охарактеризовал его как "теорию и тактику пролетарской революции вообще, теорию и тактику диктатуры пролетариата в особенности".
Между тем в наши дни компартии ряда западных стран одна за другой отказались от идеи диктатуры пролетариата – и почему-то не раздалось поражающее отступников грозное проклятие из Москвы. И обескураженный наблюдатель не может понять: как же эти марксисты и даже ленинцы с такой непринужденной легкостью отказываются от того, что Маркс и Ленин считали главным? Как же эти коммунисты намерены строить коммунизм без необходимого переходного периода, который – ведь сказано! – может быть только диктатурой пролетариата? И почему невинно смотрит в сторону ЦК КПСС, который за гораздо меньшие ревизионистские прегрешения покарал вооруженной рукой чехословацких реформаторов?
Тут зарождается у наблюдателя смутное подозрение, что как-то это все неспроста. И верно: неспроста.
Как обстояло дело с диктатурой пролетариата после Октябрьской революции в России?
"Диктатура пролетариата,– писал Ленин,– если перевести это латинское, научное, историко-философское выражение на более простой язык, означает вот что: только определенный класс, именно городские и вообще фабрично-заводские, промышленные рабочие, в состоянии руководить всей массой трудящихся и эксплуатируемых в борьбе за свержение ига капитала, в ходе самого свержения, в борьбе за удержание и укрепление победы, в деле созидания нового, социалистического, общественного строя, во всей борьбе за полное уничтожение классов".
Постановка вопроса ясна. Революцией и затем государством руководят промышленные рабочие – это и есть диктатура пролетариата.
А как на практике?
Ведь на деле и революцией, и возникшим после нее Советским государством руководили не промышленные рабочие, а профессиональные революционеры, большинство которых вообще никогда рабочими не были. Где же доказательство того, что это диктатура пролетариата?
Возьмем аргументацию, так сказать, итоговую, данную в 1955 году – накануне смены диктатуры пролетариата общенародным государством. Приводится она в учебнике политэкономии, написанном по указанию и под присмотром Сталина.
Вот эта аргументация полностью: "Рабочий класс в СССР базирует свое существование на государственной (всенародной) собственности и на социалистическом труде. Он является передовым классом общества, ведущей силой его развития. Поэтому в СССР государственное руководство обществом (диктатура) принадлежит рабочему классу".
Видите, как ясно. При капитализме же все наоборот. Рабочий класс базирует свое существование на государственной или частной собственности и на капиталистическом труде (социалистического там нет). Он является… впрочем, он и там является, с точки зрения марксизма, передовым классом общества, ведущей силой его развития. Так что же, выходит, по этой логике, что и при капитализме государственное руководство обществом (диктатура) принадлежит рабочему классу?
Но ведь это не так. Значит, мы имеем дело с псевдодоказательством, со словами, которые только на первый взгляд представляются глубокомысленным аргументом, а на деле в них – полная бессмыслица. При рабовладельческом строе рабы по необходимости базировали свое существование на рабовладельческой государственной или частной собственности и были революционным, следовательно, передовым классом общества, ведущей силой его развития. Но диктатура-то была рабовладельцев, а не рабов, чего бы там не писал в своих опусах пресловутый Сергей!
Не будем, однако, спешить. Неубедительна аргументация в сталинском учебнике – возьмем учебник 70-х годов: И. В. Борхин. "История СССР 1917-1970 гг.". Апробирован до такой степени, что издан даже на иностранных языках для заграницы. Какие доказательства приводит эта официозная книга в поддержку того, что в Советской России была установлена диктатура пролетариата?
Доказательств два. Первое: власть в стране перешла в руки Советов, а в них "рабочий класс играл решающую роль". Но почему же тогда большевики в период двоевластия в 1917 году снимали лозунг "Вся власть Советам"? Да потому, что дело было не в классовом составе депутатов Советов, а в их партийной принадлежности: "решающая роль рабочего класса" была признана за Советами не тогда, когда туда были избраны рабочие, а когда были избраны большевики (так называемая "большевизация Советов"). Значит, первое доказательство – тавтология: большевистская партия представляет рабочий класс потому, что она представляет рабочий класс. Та же самая тавтология открыто преподносится в качестве второго доказательства "превращения пролетариата в господствующий класс": оно выражается, оказывается, в том, что руководство Советским государством находится в руках "партии пролетариата" – большевиков.
Таким образом, доказуемое опять подсовывается в качестве доказанного.
Откуда берут начало в советской политической литературе эти шулерские приемы доказательства того исключительно важного в коммунистической идеологии положения, что после Октябрьской революции в России была установлена диктатура пролетариата? Ведь должна была быть первоначальная, по свежим следам высказанная ленинская аргументация?
Была ленинская. Вот она: "Господство рабочего класса в Конституции, собственности и в том, что именно мы двигаем дело…".
"Мы" – это организация профессиональных революционеров, и ее идентичность с пролетариатом как раз и есть недоказуемая ленинская тавтология! Собственность после национализации – государственная, а государство – в руках той же организации; следовательно, это та же тавтология. Остается Конституция. Верно: в ней написано, что существует диктатура пролетариата. Но ведь под доказательствами мы подразумеваем не написанное на бумаге, а существующее в реальной жизни.
Получается, что ни ленинская, ни сталинская, ни современная аргументации не убеждают в факте установления пролетарской диктатуры в России. Да и правда: какие аргументы можно привести? Ведь их нет. Мы сказали: в Совнаркоме рабочих нет. Но, может быть, правящая Коммунистическая партия состоит из рабочих? Нет, при Ленине рабочие составляют в партии значительно меньше 50%. Может быть, они составляют большинство в ЦК партии? Нет, при Ленине состав ЦК немногочислен и там, как и в правительстве,– профессиональные революционеры.
Да Ленин и сам признавал в 1921 году, что всего, "по неполным данным, около 900 рабочих" участвовали в управлении производством. "Увеличьте это число, если хотите, хотя бы даже в десять, хотя бы даже в сто раз… все же таки мы получаем ничтожную долю непосредственно управляющих по сравнению с 6-миллионной общей массой членов профсоюзов. /…/ Партия, это – непосредственно правящий авангард пролетариата, это – руководитель".
О подлинном социальном составе этой партии мы уже говорили.
Впрочем, Ленин и не считает, что рабочие действительно должны управлять государством: не доверяет он им. В 1922 году Ленин объявляет, что "действительные силы рабочего класса состоят сейчас из могучего авангарда этого класса (Российской коммунистической партии, которая не сразу, а в течение 25 лет завоевала себе делами роль, звание, силу "авангарда" единственно революционного класса), плюс элементы, наиболее ослабленные деклассированием, наиболее податливые меньшевистским и анархистским шатаниям".
Таким образом, партия носит имя и играет роль авангарда, а настоящие рабочие симпатизируют меньшевикам и анархистам. Вот вам и диктатура пролетариата!
Означает это, что пролетариату не было сделано совсем никаких поблажек после того, как его руками была захвачена власть для организации профессиональных революционеров?
Нет, поблажки были. Торжественно пророческие слова Маркса "Бьет час капиталистической частной собственности. Экспроприаторов экспроприируют" были переведены на общедоступный русский язык в форме доходчивого лозунга "Грабь награбленное!". Периодически устраивались организованные "экспроприации буржуазии", во время которых вооруженные чекисты водили рабочих в квартиры "бывших" и позволяли тащить приглянувшиеся вещи. Некоторое количество рабочих семей было переселено из подвалов в квартиры буржуазии; судьба прежних обитателей оставалась неизвестной, но о ней можно было догадаться. В газетах, речах и лозунгах восхвалялся пролетариат. Наконец, в качестве вершины его возвеличения был введен "рабочий контроль" на предприятиях и в учреждениях.
Именно в связи с рабочим контролем можно хорошо проследить тактику Ленина в отношении пролетариата сразу же после Октября.
Казненный затем при Сталине руководитель Профинтерна С. А. Лозовский сообщает следующее: написанный Лениным проект декрета о рабочем контроле звучал столь радикально, что Лозовский запротестовал. "Если оставить декрет в таком виде, как Вы его предлагаете, – писал он Ильичу, – тогда каждая группа рабочих будет рассматривать его как разрешение делать все, что угодно". Ленин разъяснил: "Сейчас главное заключается в том, чтобы контроль пустить в ход… Никаких преград не нужно ставить инициативе масс. Через определенный период можно будет на основании опыта увидеть, в какие формы отлить рабочий контроль в общегосударственном масштабе". "Через определенный период" форма была найдена довольно простая: рабочий контроль был вообще отменен как, по словам того же Ленина, "шаг противоречивый, шаг неполный".
Рабочий контроль был отменен, экспроприированные у буржуев шубы сносились, а квартиры были в результате введенной жилищной нормы разгорожены на такие клетушки, что стало в них теснее, чем в подвалах.
Итак, вырисовывается следующая картина. Хотя диктатура пролетариата фигурирует в работах Маркса и составляет сущность ленинского вклада в марксизм, обнаружить ее реальные следы в советской действительности после Октябрьской революции не удается.
Не видно не только ее установления, но и ее окончания. В самом деле, когда она кончилась? Кто из нас это заметил? Почему-то конец диктатуры класса феодалов или буржуазии всегда бывал грандиозным событием для страны. Не говоря уже о конце диктатуры целого класса, даже уход со сцены отдельного диктатора никогда не проходил незамеченным: не только Гитлера, но даже Примо до Ривера, Дольфуса, Хорти, Антонеску… Смерть товарища Сталина мы тоже не обошли вниманием. А вот о том, что кончилась диктатура пролетариата, мы узнали задним числом из теоретических статей, и до сих пор никто, включая авторов статей, толком не может сказать, когда это произошло: до принятия Конституции 1936 года или на 20 лет позднее, когда было объявлено, что Советское государство – общенародное.
В общем, читатель, надеюсь, вам уже все ясно? Не было в России никакой диктатуры пролетариата. А все утверждения о том, что она якобы была установлена – ложь и профанация. Из-под марксизма выбивается самый последний, краеугольный камень. А значит тезис "Ленин – марксист" (не важно, кто его отстаивает, апологеты Ленина или противники Маркса) – тоже ложь.
Тем самым и второй свой тезис – о том, что Ленин создал СВОЮ собственную теорию и осуществил СВОЮ, самим же разработанную практику, НЕ ИМЕЮЩУЮ НИЧЕГО ОБЩЕГО С МАРКСИЗМОМ позвольте также считать доказанной.
Теперь же, утерев честный трудовой пот, пожалуй, приступлю-ка к описанию истории существования "первого в мире" "социалистического" государства. Надеюсь, она будет не менее увлекательна, чем предыстория.

Алексей Акчурин